Часы с лягушкой - Валерий Гусев

К счастью, наше с Алешкой место в камышах с песочком оказалось не занятым. Мы быстренько искупались в ледяной водичке. Правда, карасей не увидели. Наверное, потому, что мы так визжали от холода, что они от страха все утонули. Так Алешка, во всяком случае, сказал. Видный специалист по карасям и мышкам.

– Ампир, вампир, – ворчал Алешка, когда мы одевались. – Папа про них говорил, я подслушал. У этих вампиров директор какой-то Палкин.

– Галкин, – уточнил я. Мне тоже кое-что удалось подслушать. – Строительный жулик. Папа еще говорил, что это он куда-то самые главные документы запрятал.

– Небось на этой вилле. Где-нибудь в подпольном чердаке.

– В чердачном подвале, – уточнил я. И мы немного посмеялись. А зря!

Пока мы визжали и хихикали на озере, мама успела повесить кормушку для своих любимых синичек и насыпать в нее полмешка семечек. Этой кормушкой мама всегда открывает очередной дачный сезон.

Синички у нее классные, дисциплинированные. Все в нашу маму. Мама, например, никогда и нигде не полезет без очереди. Так и ее синички. Когда кормушка готова, они стайкой усаживаются на верхушке березы. Пикирует одна, хватает семечку – и наверх, обрабатывать. За ней вторая, третья… Конвейер такой получается, вроде колеса. Никаких ссор и никаких «вас тут не стояло». Только легкая веселая звень.

Но вот когда синички заканчивают свой обед, заявляются воробьи. И у них такие разборки! Вся стая – в кормушку, там схватки, яростное чириканье, семечки и перышки летят во все стороны – ни воробьев, ни семечек. Только парочка самых догадливых пасется под деревом, подбирая то, что оголтелые разбойники разбросали в своем азарте.

– Ну вот, – сказала мама, – птичек покормила, теперь детей покормлю.

– Лучше бы наоборот, – сказал Алешка.

– Умылся? Даже голову помыл – вся в песке. Идите за стол.

Мама уже успела поставить на стол стеклянную банку с какими-то первыми цветочками. В открытое окно задувал, развевая шторку, пахучий летний ветерок с полей и лесов. Скандалили в кормушке воробьи. Мычали вдали коровы и щелкал клювом Акимыч – не дед, конечно. Разгоралось лето.

– Какие планы на сегодня? – спросила мама, собирая со стола.

– Синичек покормить, – схитрил Алешка, – а потом аиста.

– Синичек я уже покормила. Лучше помойте посуду.

– Обязательно, – торопливо заверил маму Алешка. – Прямо сейчас. Изо всех сил. Димка помоет. А я пока лягушек наберу. Можно, я возьму твою сумку?

– Не вздумай! – Мама даже за голову схватилась.

– Тогда кастрюлю дай. Суповую. Только с крышкой. А то они весной такие прыгучие.

– Идите отсюда! – сказала мама. – Оба!

Акимыч за зиму окреп, питаясь в омшанике мышками. Крыло у него зажило, и он свободно парил (когда хотел) над полем, высматривая добычу. Но улетать, похоже, никуда не собирался. И по вечерам отправлялся домой вместе со стадом.

Алешку он вспомнил сразу. Закивал и защелкал своим длинным клювом, затоптался на месте своими тонкими ножками, коленками назад.

– Ишь, – обрадовался дед Акимыч. – Здоровкается.

Алешка распахнул перед аистом пакет с лягушками. Тот понятливо влез в него по самую шейку, выбрал лягушку, подбросил, и она послушно упала в его разинутый клюв.

– Кушай, Федя, кушай, – приговаривал дед. – Аист птица полезная. Он детей носит.

– А мне, когда я был маленький, – вспомнил Алешка, – говорили, что их в капусте находят.

– А кто их туда ложит? – спросил дед. – Аист и ложит.

– А зимой? – дотошно выпытывал Алешка.

– А я знаю? – обиделся дед.

– Дим! Ты зимой родился. И в каком огороде тебя нашли?

– В овощном магазине, – буркнул я. – В бочке с квашеной капустой.

– Или в борще, Дим. Или…

– Хватит! – отрезал я. – Покормил птичку? Пошли домой.

Мне все это не нравится. Странные они какие-то. Мама сегодня напевала, когда подметала пол; Алешка вообще чирикает, как птичка в кормушке. Быстренько они в новых условиях обжились…

В общем, ко всем моим переживаниям добавились «смутные сомнения». И я твердо решил разобраться во всей этой паутине, в которой я трепыхался как влипнувшая в нее глупая муха…

Ворона Клара терпеливо высиживала на ветке возле скворечника в надежде подкараулить шуструю мышку. Мы бы давно с этой вороной разобрались, но она была соседской. Там у нее было гнездо, которое она затейливо свила из разноцветных телефонных проводков, таская их со свалки. Мама называла ее эстеткой. Потому что эта Клара ко всему прочему украсила гнездо обрывками шпагата и ленточек, даже фольгой от конфет. Жила она одиноко, семьи не заводила, все свободное время проводила в засаде. И подозреваю, потихонечку подворовывала на участках, откладывая в гнездо не яйца, как и положено нормальной птице, а всякие блестящие мелочи. Но у нее был хороший вкус…

Прошлым летом у одной нашей соседки пропало дорогое кольцо. Она на секунду сняла его с пальца и положила на подоконник открытого окна. Отвернулась, чтобы подкрасить свою внешность, а когда хватилась, кольцо куда-то «закатилось».

Муж этой тетки был большой начальник, и он поднял большой шум. Понаехала полиция, развернулись оперативные мероприятия, забегал участковый Степаныч, опросили весь поселок, допросили «ненадежный контингент» – и все напрасно. Кольцо, конечно, не нашли.

Алешка долгое время скептически наблюдал за бесплодными усилиями сыщиков, а потом пошел к соседям и попросил у них разрешения взобраться на их дерево.

– Дим, – сказал он мне, – а ты Кларку отвлекай. Чтоб она на меня с кулаками не набросилась.

Алешка подобрался к изукрашенному гнезду, пошарил там, положил что-то в карман и с ловкостью обезьянки спустился с дерева. Он был в восторге:

– Дим! У нее там целый склад. Даже будильник есть. Только он не тикает. А рубль я себе забрал, за работу.

Кольцо Алешка отнес этой рассеянной тетке. Она так обрадовалась, что подарила ему целую жвачку!

– Я обязательно скажу спасибо твоим родителям за такое хорошее воспитание. Кто твой папа?

– Шерлок Холмс! – полуобернувшись, небрежно бросил Алешка.

С тех пор Алешка стал внимательнее приглядываться к этой воровке Кларе. Тем более что мама пожаловалась на синичек:

– Оголодали они, что ли, за зиму. Не успею семечек насыпать – одна шелуха остается.

Алешка заподозрил Клару. Но напрасно – такая мелкая пища ей не к столу. И Лешка, сделав открытие, шепотом сообщил мне:

– Дим, наша мышка за зиму размножилась. Их там целый хоровод!

Мы терпеливо дождались, когда мама засыпала в кормушку («этим прожорам») очередную дозу семечек, и сели в засаду.

А Клара все никак не спешила сорваться со своей загаженной ветки. Алешка долго терпел, а потом как-то по-особому каркнул «во все воронье горло». Клара тут же ответила и в панике взлетела.

– Что это она? – удивился я.

– А я ей по-вороньи дал сигнал опасности. Мне один летчик рассказывал, что так разгоняют ворон на взлетной полосе. Чтобы они самолеты не сбивали. Теперь – тихо, не спугни.

Мы еще посидели без результата, мне даже надоело. Но тут из скворечника показалась мышиная мордочка. Посмотрела туда-сюда мышиными глазками, поводила туда-сюда мышиным носиком. Вылезла и засеменила по ветке к соседней березе, где висела мамина кормушка. А за ней, след в след… целая вереница разнокалиберных мышей.

– Видал? – гордо шепнул мне Алешка, будто сам их вывел и выкормил.

А дальше все было просто. Мышки добирались до самого конца ветки, который нависал прямо над кормушкой, и одна за другой сваливались в нее как десантники. Начиналось пиршество с писком. Потом они спускались по стволу на землю, в родную среду, перебегали к родной березе, ловко карабкались по стволу и исчезали в скворечнике.

– А Клара дура! – Алешка это сказал с возмущением. – Могла бы их по одной схавать. Погоди, не вставай. Они сейчас опять вылезут.

– С чего ты взял?

– Это полевки, Дим. Им надо каждые пятнадцать минут жрать – иначе они с голоду сдохнут.

И тут над нами раздалось маминым голосом:

– Это что здесь за демонстрация? Я думаю, что за подозрительная тишина? А они здесь мышей дрессируют! – Мама стояла рядом руки в боки. – Быстренько разобрались с этой гадостью!

– Обязательно! – сказал Алешка. – Прямо сейчас! Мы их поймаем и будем морить голодом пятнадцать минут…

– И кто это придумал? – прервала его мама.

– Димка. Он в нашей школе почти самый умный.

Я еще не открыл рот, чтобы оправдаться, как тут послышался веселый голос:

– Оболенские! Я к вам! Вы рады?

Над калиткой в обрамлении огромной соломенной шляпы сияло счастливое лицо тети Зины. Очень вовремя.

Мама ей обрадовалась и побежала к калитке. Там они стали целоваться во все щеки, и мне показалось, что тетя Зина что-то сунула маме в руку. И это что-то оказалось у мамы в кармане.